На том же месте в тот же час

Я не могу не согласиться с ним. Разве совершили бы мы эту ошибку, если были бы мудры?.. Знаете, чем старше ты становишься, тем более особые отношения завязываются у тебя с воспоминаниями. Они размываются течением времени, имеют свойство причудливо искажаться, подобно жидким хронометрам на знаменитой картине Дали — ты с трудом вспоминаешь, куда положил очки, но помнишь до малейшего запаха и звука то, что происходило почти сорок лет назад… Я как сейчас вижу, как он выходит на сцену, цепким взглядом окидывает нас, сбившихся в кучку вчерашних студентов.

— Ну что, господа будущие актеры, играть хотим или будем?

— Так мы уже настоящие, — неуверенно говорит кто-то из толпы.

— Театральный окончили.

Он внимательно всматривается в нас, выискивая глазами смельчака, потом заявляет:

— Настоящие, друг мой, в вестибюле на стене висят. А вы — будущие, и то лишь потенциально. Я вдруг ловлю на себе его острый I взгляд и, чувствуя, как мороз пробирается по коже, отвожу глаза. Я была начинающей актрисой, он — состоявшимся режиссером. О чем я могла мечтать? Но через месяц я заболела, и он пришел проведать меня, притащив экзотические для того времени апельсины, а уходя, сказал:  И выздоравливайте, побыстрее,  Татьяна. Вам еще замуж за меня  выходить.

і Мы поженились весной — март с детской непосредственностью размазывал за окном серо-голубые акварели, я постоянно путалась в подоле платья, перешитого из маминого подвенечного. Непрошеные слезы радости то подкатывали, то отступали.

— Что с тобой? — спросил он, заглядывая мне в глаза.

— Ничего. Просто я какая-то совсем неважная сегодня. Может, не выспалась…

Он взял меня за подбородок.

— Запомни, ты — важная. Самая важная — по крайне мере для меня. Отныне и навсегда.

Юра был старше всего на четыре года, но я слушалась его, как отца. Он умел убеждать. Убедил меня в том, что таким счастливым, как тот мартовский день, будет каждый. Я поверила… На нашу первую годовщину он привез меня в небольшой карпатский поселок, в котором родился и вырос. Ранним утром мы поднялись на гору, с которой открывался необыкновенный вид. Юра сказал:

— Тут все и произошло. Мне было лет 14, я сидел на этом месте и любовался видом, когда решил, что в мире должно быть больше красоты. Я не умел рисовать, не сочинял музыку, не был достаточно тщеславен, чтобы играть, но я чувствовал в себе силы создавать что-то настоящее и прекрасное. Это, — он обвел руками вокруг, — было самым красивым, что я видел в жизни до того, как встретил тебя.

Я помню, как смотрела на него и представляла мальчика, стоящего на этом самом месте и вдруг понимающего, что мир вокруг непостижимо прекрасен. Помню, что именно в тот момент захотела от Юры ребенка — сына, похожего на него. С тех пор каждый год на нашу годовщину мы приезжали в тот поселок и поднимались на гору — это стало нашим местом, символом нашей любви.

Максим родился спустя два года после нашей свадьбы, в моем любимом месяце марте. Он был очень похож на отца — та же густая шевелюра цвета воронова крыла, римский нос, способность видеть прекрасное в самых будничных вещах. Прошло уж столько лет, а мне и сейчас нестерпимо сложно дается это «был»… Никакой лоботомией, наверное, не стереть из моей памяти день, когда раздался тот тревожный телефонный звонок, и незнакомый голос сообщил, что нам надо приехать опознать тело нашего сына. — Водитель потерял управление, выскочил на встречку, а ваш сын как раз выезжал из-за поворота. Лобовое столкновение на скорости… Шанса выжить у обоих просто не было, — сказал нам пожилой врач «скорой», засвидетельствовавший смерть на месте ДТП.

Нам бы с Юрой опереться друг на дружку, разделить это горе пополам, без спешки брести по темному бесконечному тоннелю, взявшись за руки, и надеяться, что вот-вот забрезжит свет. Но каждый из нас, не в силах справиться с этим несчастьем, взвалил его целиком на плечи другого, ломая хребет, топя в собственной горечи, оставляя выжженную пустыню там, где раньше был цветущий сад. Максим погиб в год нашей тридцатой годовщины — жемчужной свадьбы. Тогда мы с Юрой последний раз ездили в горы на наше место. Мне неприятно и даже страшно в этом признаваться, но я почувствовала   облегчение,   когда муж заговорил о разводе. Сочно-зеленый газон выглядит вполне счастливо, но внутри остается разбитая, разодранная в клочья почва, и стоит появиться непогоде, как все осколки вымывает наружу. Так каждую ночь я собирала себя по частям, но стоило мне увидеть прядь черных волос, упавших на лоб или эту его манеру наклонять голову влево, слушая собеседника, которая с генетической точностью передалась сыну, и меня снова размывало в клочья. Потому я не стала держать Юру. Закрыла за ним дверь, вскипятила чайник и в очередной раз пожалела, что в тот день не погибла вместе с сыном. Я прожила сама пять лет — пять самых бессмысленных, бесконечных и одиноких лет в моей жизни. За пару дней до 35-й годовщины свадьбы мне приснился сон: маленький мальчик сидел на краю обрыва в том самом месте, куда мы   приезжали   с Юрой, ветер трепал его   черные   волосы. В сердце вошла острая стальная игла, я кинулась к нему: «Максим!» Он обернулся, и я узнала в нем не сына, но мужа — еще совсем мальчишку, которого я видела лишь на черно-белых фотографиях. Я поняла, что по-прежнему люблю его и нуждаюсь в нем…

Я заказала билеты в то же утро, а на следующий день уже тряслась в стареньком автобусе, везущем меня от вокзала в поселок. С трудом поднялась на холм — годы уже не те, да и впервые меня никто не поддерживал за руку. Он сидел на камне у самого края обрыва и глядел вдаль, словно ждал, словно знал, что я непременно приду — на то же место, в тот же час. Его волосы уже давно не были цвета воронова крыла, а плечи ссутулились под грузом лет и невзгод, но когда он повернулся, я увидела то, что не изменилось с годами — любовь, светившуюся в родных глазах.

Комментарии запрещены.