Жаль, что мы так мало говорили…
Раньше я бывала здесь два-три раза в год, прибиралась, оставляла цветы, вспоминала о том, как была несправедлива к нему, как не воспринимала, иногда хамила… И корила себя. За все. Рассказывала о внуках, об их успехах в школе, о том, что и они скучают. А перед уходом оставляла «армейские» сто граммов и говорила: — До свиданья, папа! Жаль, что мы так мало говорили… Прости, если можешь…
Всю дорогу домой ревела. От безысходности, от того, что уже ничего нельзя исправить… «Безысходность — это когда ты стоишь у могилы и понимаешь, что все не страшный сон, что теперь ты будешь жить дальше, только без этого человека» — эту фразу я вычитала где-то в Сети. Поначалу не придала значения ее глубине. Поначалу… Ведь тогда я еще не знала, что совсем скоро…
С отчимом я всегда не ладила, с самого первого дня, когда он появился в нашем доме. Сколько мне тогда было? Наверное, лет пятнадцать… Да, я знала, что погибшего несколько лет назад отца не вернуть, понимала, точнее, об этом часто говорила бабушка: маме нужно строить свою жизнь заново, как говорится, начинать с чистого листа, но отчима не воспринимала. Николай Семенович раздражал. Злило все: его уравновешенный характер, правильность, армейская любовь к порядку. На любое его замечание реагировала в стиле: «Баба Яга против!» Он не пытался воспитывать меня, не навязывал свою точку зрения, просто ‘ объяснял, почему нужно поступить так, а не иначе, как правильно действовать в той или иной ситуации. Теперь понимаю, что он был прав, но тогда… Была ли с ним счастлива мама? Думаю, да… Но даже это меня раздражало, вызывало жуткую ревность. В семнадцать лет я уехала из родного города, поступила в институт, окончила его. Домой приезжала редко: — Достал меня этот. Вечно начинает поучать! — объясняла бабушке.
— Наташа, он мамин муж, а твой отчим. очень хороший человек!
— Может быть, прикажешь его еще папой называть?
-Возможно, когда-нибудь ты сама придешь к этому.
-Этого солдафона? Отцом?! Ни-за-что!
Терпеть его не могу! | Бабуля только укоризненно качала головой и тяжко вздыхала. Как-то мама сказала:
— Наташа, мы решили переехать в дом к Семеновичу, а наша «двушка» тебе останется.
— А что ж не в его столичную квартиру?
— Зачем? В пригороде свежий воздух, лес, речка… Там дышится легко. А в столице что? Вонь и гарь! Нет, это не по мне! Я как раз собиралась замуж, хотя никому об этом не говорила, потому что «этот» был отрицательно настроен к моему избраннику:
— Наталья, мне кажется, Игорь — не самый лучший выбор… несерьезный он какой-то…
— Не ваше дело!
Квартиру я продала, деньги отдала ненаглядному муженьку «на развитие бизнеса» (интересно, какого?), и он благополучно спустил их на игровых автоматах или еще черт знает где. Через три года развелась. Осталась при своих интересах — ни квартиры, ни денег, ничегошеньки!
— Ты всегда можешь вернуться к нам, — сказал как-то Николай Семенович. — Места много, всем хватит, да и по Сашке и Дашке мы с матерью скучаем.
— Угу. И ходить по стойке «Смирно!»… Нет уж, спасибо…
— Как знаешь…
Потом был второй брате. И снова отчим недоволен:
— Мужик должен деньги на семью зарабатывать, а не часами на диване лежать в ожидании музы!
— Много вы понимаете? Эдик — творческая личность! Художник!
— Непризнанный… — хмыкал он.
— Не ваше дело! — снова огрызалась я. Потом заболела мама. Она промучилась недолго: рак быстро забрал ее. В своем горе я даже не заметила, как тяжело Семенович переживал потерю жены. Он сник, превратился в седого старика.
— Ты бы хоть иногда привозила внуков ко мне на каникулы…
— Некогда, да и ехать далеко! Через два месяца после смерти мамы звонок. Соседка отчима:
— Наташа, старик заболел… Кашляет, задыхается, мы ему даже на днях «скорую» вызывали! Может, ты приедешь?
— На выходные.
Не успела. Он умер на следующий день после звонка. А на похоронах соседка вручила мне конверт.
— Что это?
— Не знаю, Семенович просил передать… Я открыла. Какие-то документы и еще — короткое письмо:
«Дорогая доченька! Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых. Я отправился к своей Галочке, без которой жизнь потеряла всякий смысл. Хочу, чтобы ты знала: я всегда любил тебя как родную дочь, хоть и видел, что неприятен тебе. Что ж, вероятно, я сам в этом виноват… Нужно было быть мягче, ласковей, добрее… А я, не знаю почему, боялся показать тебе свою любовь. Впрочем, уже ничего не исправить… Жаль, что мы так мало говорили…
Теперь о деле: квартиру в Киеве я продал’ очень выгодно. Все-таки центр! Деньги — это будущее твоих, доченька, детей. Их передаст мой старый друг. Думаю, ты распорядишься правильно… Тебе остаются наш с мамой дом и машина. Вот и Все. Я люблю тебя! Будь счастлива!» Недавно побывала у него на кладбище (родители похоронены в разных местах). Небо хмурилось, начинался мерзкий моросящий дождь.
— Пап, я решила уйти от мужа. Перееду в твой… в наш дом. Переведу Сашку и Дашку в местную школу… Начну жизнь с чистого листа… Ты как на это смотришь?
И вдруг из-за туч выглянуло солнце!
— Похоже, ты даешь «добро», папа… — прошептала я.
«Ты ничего не можешь изменить, выбор сделан свыше. Вот что такое безысходность…» Да, я, к сожалению, уже ничего не могу изменить. Остается одно: любить и помнить…